Опять раздался грохот двигателя. На этот раз перехватчик промчался всего лишь в десяти метрах от иллюминатора, так что Редькин успел разглядеть лицо пилота. Коля узнал бы это лицо из тысячи. За прозрачным колпаком «Пумы» сидел Морис Феб. Пальцем правой руки он указал вниз, на океан, потом провел ребром ладони по горлу.
— Понятно, — сказал Коля, — требует, чтобы мы садились на воду, иначе откроет огонь по шару.
— Примем условия? — спросил Леро. — Или будем игнорировать?
— Пусть попробует напасть, — спокойно ответил Редькин, — через десять минут мы войдем в наше воздушное пространство.
«Пума» продолжала кружить вокруг шара, надеясь запугать Редькина и заставить его сесть на воду.
— Перископ! — сообщил Леро.
Коля поднес к глазам бинокль и обнаружил перископ подводной лодки, который двигался в том же направлении, что и шар. Противник предусмотрел все.
Некоторое время «Искатель» продолжал полет, не меняя курса, но Феб потерял терпение и начертил вокруг шара грозное предупреждение пунктиром пуль.
— Стрелять в детей и птиц! — возмутился Леро. — Какая наглость!
«Неудачный финиш, — думал Редькин, следя за разбойником. — Ни пулемета, ни пистолета. Хоть харакири делай…»
Взгляд его скользнул по стенкам и наткнулся на подарок индейца. Это был шанс, пусть ничтожный, но все же шанс на спасение. Коля схватил лист бумаги и написал:
«Сяду на воду, если гарантируете жизнь. В знак согласия поднимите и опустите колпак самолета».
— Леро, — сказал Коля, — доставь, пожалуйста, эту записку Фебу.
Попугай взял клювом бумажку, покинул кабину и полетел к «Пуме». Редькин видел, как Леро передал Фебу записку и повернул назад. Коля быстро открыл иллюминатор, взял в руки лук и вынул из колчана стрелу.
Феб прочел записку, улыбнулся и, сделав разворот, повёл машину на сближение с шаром. Он сбросил скорость, как при посадке, и когда самолет поравнялся с «Искателем», Феб послал Коле воздушный поцелуй и откинул колпак кабины. Но прежде, чем колпак успел вернуться на место, просвистела стрела, и страшный вопль прокатился по небесам.
«Пума» почти замерла, затем клюнула носом и неожиданно начала с воем падать в океан. Ликующее «ура!» прогремело на борту «Искателя». Но в последний момент Феб успел катапультироваться.
Агент Ноль Целых Пять Десятых опускался на воду, повизгивая от боли и ярости. Ноздри его носа были сшиты стрелой, и Агент дышал ртом.
Серое тело подводной лодки закачалось на волнах. Два матроса затащили Феба на палубу и исчезли вместе с ним в люке. Лодка сразу же начала погружаться. Путь домой был свободен.
Коле очень хотелось совершить посадку в родном микрорайоне, но город, опутанный проводами, — плохое место для посадки, и шар приземлился в дачном поселке, где у Редькиных была маленькая дачка, похожая на голубятню, два куста смородины и заброшенная бочка, в которой назначали свидание лягушки.
В поселке было пусто. Лишь дядя Никодим одиноко клал кирпичи, надстраивая третий этаж своего особняка.
— Все летаешь, летун? — сказал дядя Никодим, ничуть не удивившись появлению Редькина. — Откуда прибыл?
— Из разных стран, — ответил Коля.
— Почем там помидор? — деловито поинтересовался дядя Никодим, не прекращая работу.
Но на такой пустяковый вопрос Коля даже не захотел отвечать. Накрепко привязав «Искатель» к клену, он помчался на автобусную остановку. Через полчаса он уже шагал по знакомым улицам. Здесь все было как прежде. Отбойные молотки весело вспарывали асфальт. У весов, полизывая мороженое, сидели аккуратные старички. Афиши извещали о мотогонках и о гастролях зарубежной балерины. Из окон консерватории летела песня «Не плачь, девчонка». Хотелось останавливать прохожих и говорить им приятное.
Чем ближе Коля подходил к дому, тем больше он волновался. Два месяца его носило по свету. Два месяца он ничего не слышал о папе и маме, и, они не слышали о сыне. Исчезновение Коли было для них большим горем.
Он вошел во двор и остановился в недоумении. Двор был заполнен людьми. В первую минуту Коля подумал, что ошибся адресом. Но, внимательно осмотрев здание, он обнаружил герань и кактус в окне четвертого этажа, сушеную, рыбу в окне третьего этажа. Сомнения исчезли — он попал именно к своему дому, а собравшиеся во дворе люди были соседями Редькина.
Желая выяснить, что происходит, Коля поднялся по пожарной лестнице и увидел сверху такую картину.
В центре двора стоял грузовик с опущенными бортами. Грузовик окружали близкие и знакомые Редькина. Коля увидел папу, вытирающего глаза платком, печально-суровую маму, папиного брата дядю Сеню из города Ейска, тетю Лизу из Кутаиси и прочих близких и дальних родственников. Чуть сбоку от родни в полном составе скорбел 6 «а» класс, в котором учился Коля. Редькин с удивлением отметил, что учителя тоже стояли рядом с грузовиком. О жильцах дома № 7 уже было сказано. Эдисон Назарович теребил, вздыхая, фуражку. Василиса Ивановна Барабасова раскачивалась и что-то причитала. Рядом с ней сидел кот с заплаканными глазами.
В кузов грузовика поднялся управдом Удручанцев. Он строго посмотрел на собравшихся и произнес:
— Вечер, посвященный памяти Коли Редькина, объявляю открытым! Слово имеет Колина одноклассница Соломина Ирина.
Ирка Соломина, к которой Редькин испытывал сложное чувство, заговорила с выражением, словно читала стихотворение у доски:
— Коля Редькин прожил короткую, но интересную жизнь. Шесть лет он учился в нашем классе, и все эти годы Коля был душой и сердцем класса. Что бы он ни делал: разучивал ли новую песню, дежурил ли на вешалке или просто думал, — он делал это лучше всех…